1 Кор., 153 зач., XII, 27 — XIII, 8.

И вы тело Христово, а порознь — члены.

Дабы не сказали: «как относится к нам пример тела и членов?», говорит: и вы тело Христово и члены. Если же в теле человеческом не должно быть распри, то не тем ли более в теле Христовом? Поскольку же не они только одни составляли полноту тела Христова, но верующие, сущие по всей вселенной, то прибавил: а порознь — члены. Хотя они не составляли всего тела, однако были членами, и притом порознь. Ибо в отношении к вашей церкви вы тело Христово, как целая Церковь; а по отношению к Соборной Церкви, сущей по всему миру, тело которой состоит из повсеместных церквей и имеет главой Христа, вы члены, поскольку часть ее.

И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых, пророками.

Бог поставил: как же ты противишься Богу? На первом месте ставит апостолов, потому что они раздаятели всех благ; на втором — пророков не ветхозаветных (ибо они пророчествовали о пришествии Христовом до Иоанна: Мф.11:13), но тех, которые по пришествии Христовом пророчествовали в Новом Завете, каковы были дочери Филиппа, Агав и множество других. Ибо сия благодать Духа была обильна в каждой Церкви. Полагает счетом во-первых, во-вторых для того, чтобы, поставив на конце дар языков, смирить тех, которые превозносились им:

В-третьих, учителями.

Пророк все возвещает от Духа, а учитель и от себя: посему он — третий.

Далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений.

Силы и больных исцеляли, и противников наказывали, а дарования исцелений только врачевали: посему первые он поставляет выше последних. А прежде обоих сих по справедливости поставлен учитель, который учит делом и словом.

Вспоможения, управления.

То есть вспоможение слабым и управление или распоряжение братским имуществом. Хотя это зависит и от нашего старания, но он называет дарования Божиими, убеждая нас быть благодарными, и к Нему взирать, а не превозноситься.

Разные языки.

Дар этот поставил последним, дабы смирить тех, которые тщеславились им.

Все ли Апостолы? Все ли пророки? Все ли учители? Все ли чудотворцы? Все ли имеют дары исцелений? Все ли говорят языками? Все ли истолкователи?

Когда по порядку перечислены большие и меньшие дарования, им естественно было опечалиться. Посему тех, которые имели меньшие дарования, опять утешает. Что, говорит, тебе скорбеть, что ты не имеешь, может быть, дара пророчества? Представь себе, что у тебя есть то, чего нет у пророка, и что есть у того, того нет у этого. Для вас прилично и гораздо полезнее такое распределение даров, чтобы каждый нуждался в ближнем.

Ревнуйте о дарах больших (τα κρείττονα).

Тайно намекнул, что сами они виноваты, что получили меньшие дарования. Ибо словом ревнуйте требует старания с их стороны, и большего стремления к духовному. По-гречески не сказано: «больших» (τα μείζονα), но «лучших» (τα κρείττονα), то есть полезнейших.

И я покажу вам путь еще превосходнейший.

Если вы решительно возревнуете о дарах, то вместе с сими путями (на это указывает слово еще) я покажу вам один путь превосходнейший, то есть превосходный, который приводит ко всем дарам. Разумеет же любовь.

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.

Апостол не тотчас указал им путь, но наперед сравнивал его с тем даром, который они почитали большим, то есть с даром языков, и показывает, что этот путь несравненно превосходнее сего дара и даже всех прочих даров, а потом уже доказывает его вожделенность. Под языками человеческими разумеет языки всех народов вселенной. Не довольствуясь этим, он прибавляет и другое преимущество: языками, говорит, ангельскими. Сказал так не потому, будто ангелы имеют языки, но чтобы указать нечто лучшее и превосходнейшее языков человеческих. Ибо под языком ангельским разумеется мысленная сила их передавать друг другу божественные помыслы. А назвал ее так по подобию нашего орудия слова, равно как и выражением преклонилось всякое колено небесных (Флп.2:10) обозначил усерднейшее их подчинение; ибо они не имеют костей. То я, говорит, медь звенящая, то есть издаю голос, но напрасно говорю, и тревожу других, но пользы никому не приношу, потому что любви не имею.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание.

Не простое пророчество, но самое высшее, и знающее все тайны. Примечай же: о языках сказал, что от них нет никакой пользы, а о пророчестве, что оно знает все тайны и всякое разумение.

И всю веру.

Дабы, перечисляя дары поодиночке, не показаться тягостным, перешел к роднику и источнику всех их — квере, и притом — всей.

Так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.

Поскольку переставление гор казалось многим великим делом, то и упомянул об этом, а не потому, будто вся вера только это и может совершать. Ибо Господь усвояет переставление гор малой доле веры, когда говорит: если вы будете иметь веру с горчичное зерно (Мф.17:20). Смотри же, как он пророчеством и верой обнял все дары. Ибо чудеса заключаются или в словах, или в делах. Не сказал: если не имею любви, то я мал и беден, но: я — ничто.

И если я раздам все имение мое.

Не сказал: если отдам часть имения моего, но: все, и не сказал: если отдам (δω), но: раздам (ψωμίσω), так что к утрате присоединится еще услужливость, притом самая заботливая.

И отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

Не сказал: если я умру, но представляет жесточайшее всего, то есть сгореть живому, и говорит, что и это без любви бесполезно. Скажет иной: как можно раздать имение без любви? Такому можно ответить двояко. Или: апостол предположил невозможное возможным подобно тому, как в словах: если бы даже мы, или Ангел с неба стал благочествовать вам не то, что мы благовествовали (Гал.1:8,9); ибо ни сам он, ни ангел не думали благовествовать иное. Так он выражается и во многих других местах (Рим.8:39). Или: можно давать и без любви, именно, когда бывает это не из сострадания к нуждающимся, но из человекоугодия. С любовью же бывает это тогда, когда кто творит это по сочувствию и горячей любви.

Любовь долготерпит, милосердствует.

Отселе начинает перечислять признаки любви, и первым между ними полагает долготерпение — корень всякого любомудрия. Ибо долготерпелив тот, кто имеет долгую и великую душу. Но поскольку некоторые употребляют долготерпение не на любомудрие, а часто, смеясь над своими оскорбителями и притворно сдерживаясь, будто люди долготерпеливые доводят их еще до большего раздражения в гневе: то говорит, что любовь милосердствует, то есть проявляет нрав кроткий и незлобный, а не как помянутые люди, притворные и злонравные. Сказал это на счет тех между коринфянами, которые любили спорить и тайно враждовать между собой.

Любовь не завидует (ου ζήλοι).

Иной может быть и долготерпеливым, но завистливым. Но любовь избегала и этого. Сказал это на счет завистливых между коринфянами.

Любовь не превозносится.

То есть любовь не поступает безрассудно, но делает имеющего ее благоразумным и твердым. Превозносится же человек мечтательный, легкомысленный, глупый. Это сказано насчет легкомысленных и поверхностных.

Не гордится.

Можно иметь все вышесказанные добродетели, но гордиться ими. А любовь не имеет этого, но и при помянутых добродетелях смиренномудра. Это против надменных.

Не бесчинствует (ουκ άσχημο νεΐ).

То есть любовь не только не гордится, но если будет испытывать и крайние бедствия за любимого, то не сочтет этого постыдным и бесславным для себя, подобно тому, как и Христос из любви к нам не только претерпел бесчестное распятие, но и вменил оное в славу Себе. Можешь понимать и так: не бесчинствует, то есть не обижает; ибо ничего нет постыднее обидчика. Это против не снисходящих другим.

Не ищет своего, не раздражается.

Объясняет, каким образом любовь не испытывает бесчестия: потому, говорит, что она ищет не своей, но пользы ближнего, и то почитает бесчестием, когда не освободит своего ближнего от бесчестия. Это против тех, которые презирали прочих. Любовь и не раздражается, потому что не бесчинствует. Ибо человек гневливый не соблюдает благоприличия. Любовь не бесчинствует, потому что и не раздражается, то есть не спешит на гнев. Это против оскорбляющихся обидами других.

Не мыслит зла.

Любовь, говорит, претерпевая всякое зло, не раздражается на гнев, и не только не делает зла в отмщение, но и не думает об этом. Смотри же везде, не говорит: любовь завидует, но останавливается, раздражается, но преодолевает: но, говорит, она никакому злу решительно не попускает показаться даже и в начале его, — как и здесь: не мыслит зла. И это сказано коринфянам, чтобы они не платили за обиду обидой.

Не радуется неправде.

То есть не веселится, когда кто-нибудь терпит несправедливость, испытывает насилие и оскорбление.

А сорадуется истине.

Но, говорит, что гораздо важнее, сорадуется тем, которые в добром мнении, и вменяет себе в славу, когда истина преуспевает. Это против завистливых.

Все покрывает.

И обиды, и побои, и смерть. Такое свойство подает ей присущее ей долготерпение. Это против умышляющих зло.

Всему верит.

Что ни скажет любимый ею; ибо и сама она не говорит ничего притворно, и не думает, чтобы другой говорил так.

Всего надеется, все переносит.

Любовь, говорит, не отчаивается в любимом, но надеется, что он всегда восходит к лучшему. Это сказал к отчаивающимся. Если сверх чаяния и случится, что любимый будет пребывать во зле, она переносит его недостатки мужественно. Ибо она, говорит, все переносит. Это к тем, которые легко впадают во вражду.

Любовь никогда не перестает.

То есть никогда не уклоняется от цели, но все приводит в исполнение; или, что и лучше, не прерывается, не пресекается, никогда не прекращается, но продолжается и в будущем веке, когда все прочее упразднится, как скажет апостол далее.

Хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут.

Перечислив порождения любви, снова возвышает ее иным образом, именно, говорит, что и пророчество и языки окончатся, а любовь будет пребывать постоянно и в бесконечности. Ибо если пророчества и языки существуют для того, чтобы вера принимаема была удобнее, то, по распространении веры повсюду, естественно, они, как излишние, прекратятся, и в настоящем веке, а особенно в будущем.

И знание упразднится.

Если звание будет упразднено: неужели мы будем жить в незнании? Отнюдь нет! Но говорит, что упразднится знание отчасти, когда придет знание совершенное, то есть свойственное будущей жизни.